Шурик сделался еще тоньше, вертлявей и страшнее. Он походил на
сколоченный из дрянных досок каркас, на который много лет назад повесили сушить
какое-то тряпье и забыли, а в этом тряпье непостижимым образом затеплилась
жизнь, да так утвердилась, что многому вокруг пришлось потесниться.
Виктор Пелевин
Мировоззрение Фридриха Хайека, а вслед
за ним - современного неолиберализма - основывается на классических
представлениях либеральных демократов о том, что, пребывая в мире, люди следуют
своим эгоистическим интересам. Однако чтобы дело не дошло до войны всех против
всех, необходимо государство, все механизмы которого направлены на сдерживание
агрессивных инстинктов человека. Людям и самим надлежит, по крайней мере,
отчасти, смириться с некоторыми ограничениями их свободы. А именно: не грабить,
не убивать, не желать жены ближнего, честно и упорно трудиться. Тогда их
общество (вернее - не общество, а "расширенный порядок", - см. ниже)
окажется в состоянии предоставить все блага цивилизации: свет, тепло,
канализацию и богатство. В соответствии с принципом "невидимой руки"
Адама Смита, свободный рынок сам урегулирует все возникающие экономические
проблемы. Достаточно, чтоб люди стремились извлечь личную выгоду из своей
экономической деятельности, действуя исключительно как эгоисты, и не нарушали
при этом правила торговли.
Представители неолиберальной идеологии
предлагают своё объяснение появлению тоталитаризма и критику этой системы.
Почему тема тоталитаризма так важна для неолибералов? Потому, что тоталитаризм,
по их мнению, является антиподом их представлению о правильно устроенном
обществе. И главным врагом этого общества.
Причины зарождения и развития
тоталитаризма неолибералы видят в господствовавших в первой половине XX
столетия социалистических и коммунистических учениях. Социалисты и коммунисты
выступали против рыночных отношений, стремились полностью или частично заменить
их государственным или общественным регулированием экономики. В результате в
руках государства оказалась сосредоточена огромная экономическая и политическая
власть, превратившая людей в рабов. В условиях коммунистического режима вся
полнота ответственности за принятие экономических решений лежит на государстве,
которое монопольно контролирует экономику и концентрирует в своих руках всю
власть. Такое государство уже никто и ни в чем не может сдержать или
ограничить. Это гигантская, бюрократизированная до предела монополия, со всеми
вытекающими отсюда последствиями. Граждане такого государства обречены на
рабское существование, на стояние в очередях в государственные кормушки, где
чиновники выдают им скудный паек, а взамен требуют полной лояльности. Это и
есть тоталитаризм.
Пожалуй, с таким объяснением процесса
формирования тоталитаризма можно было бы отчасти согласиться. Во всяком случае,
критика госмонополизма и тирании во многом справедлива. Но почему же
социалистические и коммунистические учения имели такую популярность, как они
сумели овладеть доброй половиной государств на нашей планете? Вульгарные
объяснения в духе мирового коммунистического (или социалистического) заговора
Хайек и его последователи отвергают. Ведь такие теории не объясняет огромной
популярности тоталитарных учений. Если сторонники бюрократической теории
тоталитаризма (Андре Горц) считают формирование рыночных отношений одной из
важнейших причин, приведших к росту бюрократизма, то неолибералы решительно
противопоставляют рынок и бюрократию. Правда, Хайек в своей работе
"Общество Свободы" признает, что внутри крупных корпораций складывается
тип отношений, основанный на иерархичности и бюрократизме, и это, конечно,
отнюдь не способствует развитию общественной свободы. Но, в целом, с точки
зрения неолибералов, рост влияния бюрократии в большинстве случаев
противоположен интересам субъектов рыночных отношений: бизнес скорее
заинтересован в свободной торговле и относительно простых законодательных
правилах, чем в государственной регламентации и протекционизме. Нет, дело не в
заговорах и не в бюрократизме, как таковом, а в исконном стремлении людей к коллективистским
формам общественного устройства и к социальному равенству - в стремлении, с
точки зрения Хайека, ошибочном. Это стремление Хайек называет "пагубной
самонадеянностью" и посвящает ему целую книгу с аналогичным названием.
Человечество, говорит Хайек, не сразу пришло к современным формам общественного
устройства, основанного на рыночных отношениях и частной собственности. Этому
предшествовали десятки тысяч лет существования в маленьких, часто изолированных
друг от друга общинах, основанных на принципах коллективного взаимодействия и
социального равенства. В мышлении людей и сегодня присутствую какие-то
архаические пласты, связанные с этой древней эпохой, которые закреплены в нашей
культуре и передаются из поколения в поколение. И не только присутствуют, но и
в значительной степени задают мотивы нашего поведения. Такому обществу Хайек
противопоставляет современное общественное устройство - рыночную систему, - где
поведение людей определяется с помощью спонтанного взаимодействия на основе
законов спроса и предложения, а не на основе личных связей. Он даже
отказывается называть капитализм "обществом" - чтобы избежать
"опасной путаницы" - и предлагает собственное название -
"расширенный порядок": "Товарищество индивидов, поддерживающих
тесные личные контакты, и структура, формируемая миллионами, связанными только
через сигналы, исходящие от длинных и бесконечно разветвленных цепочек обмена,
- образования совершенно разного типа, и одинаковое их наименование не только
является фактической ошибкой, но и почти всегда мотивировано подспудным
желанием создать расширенный порядок по образу и подобию любезного нашим
сердцам братского содружества. Удачно охарактеризовал такую инстинктивную
ностальгию по малой группе Бертран де Жуванель, сказавший, что "среда, в
которой первоначально жил человек, остаётся для него бесконечно
привлекательной, однако любая попытка привить её черты обществу в целом
утопична и ведёт к тирании"". Если эти мечты воплотятся в жизнь, то
придется расстаться с частной собственностью и рынком, которым, - справедливо
замечает Хайек, - нет места в "маленькой архаической общине", ведь
они противоречат "любезной нашим сердцам идее братского содружества".
Поэтому, главный неолиберальный рецепт борьбы с тоталитарными тенденциями - это
расширение сферы применения свободного рынка, жёсткое законодательное
закрепление механизмов частной собственности и разгрузка государства от
экономических функций.
Итак свободное общество, это
НЕ-ОБЩЕСТВО, или даже АНТИ-ОБЩЕСТВО. Однако здесь становится уместным вопрос:
если свобода совершенно противоположна "инстинктивной ностальгии по малой
группе", как утверждают неолибералы, то не приведёт ли воцарение этой
"свободы" к уничтожению таких свойств человеческой натуры, как
доброта, отзывчивость, взаимопомощь, солидарность? Не будет ли "общество
свободы" настолько холодным и эгоистичным, что в нем не захочется жить
никому, кроме теоретиков неолиберализма? К тому же, если, по представлениям
Фридриха Хайека, архаические культурные пласты почти неуничтожимы,
"бесконечно привлекательны" и играют огромную роль в жизни людей, то
стоит ли вообще с ними бороться? Может быть, как раз более естественно было бы
поискать какие-то возможности для синтеза этих коллективистских устремлений и
идеи индивидуальной свободы?
Особую откровенность Хайек обретает,
наконец, в своей последней книге, о которой мы уже упоминали, - в
"Пагубной самонадеянности". Нужно ведь как-то объяснить, почему
капиталистическая система все же возникла, несмотря на огромное сопротивление
"архаических пластов мышления", стала почти глобальной, и
утвердилась, да так, что многому вокруг пришлось потесниться. В заключительной
части "Пагубной самонадеянности", в разделе под названием
"Естественный отбор блюстителей традиций", Хайек предлагает вниманию
читателей своё объяснение: "Часть ответа сводится к тому, с чего мы
начали, к эволюции систем морали через механизм группового отбора.
Просто-напросто выживают и умножаются группы, ведущие себя требуемым
образом". Ранее Хайек намекает на такой вывод следующими рассуждениями:
"В социал-дарвинизме много ошибочного, но резкое его неприятие,
высказываемое сегодня, отчасти обусловлено его конфликтом с пагубной
самонадеянностью, будто человек способен лепить окружающий мир в соответствии
со своими желаниями". В соответствии с мировоззрением Хайека, ошибка
социал-дарвинизма состояла в чрезмерном увлечении биологизаторством. Тогда как
человек - это все же не животное. Поэтому, хотя в человеческом обществе
действуют те же механизмы естественного отбора, что и в живой природе, но не на
биологическом уровне, а через закрепление определённых норм поведения,
определённых обычаев и элементов культуры у тех сообществ, которые сумели
выжить в конкурентной борьбе. А выживают наиболее сильные в экономическом
отношении, наиболее эффективные сообщества. И Хайек апеллирует к древнему
изречению философа Гераклита: "Война - основа всего".
Но что тогда должно произойти с теми
сообществами и индивидами, которые не сумеют выиграть в войне? В войне ведь
всегда кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает (впрочем, бывает и так, что
погибают все...). На это Хайек намекает в следующем отрывке: "Оборот
"социальная справедливость", по очень давнему и резкому выражению
одного более мужественного, чем я человека, - это просто "семантическая
передержка, тёмная лошадка из той же конюшни, что и "народная
демократия""". Иначе говоря, упорный труд и экономическая
эффективность позволят людям и обществам надолго задержаться в этом мире, но
если у них ничего не выйдет, - пусть пеняют на себя. Работа делает свободным.
Однако нацисты - и те, которые были когда-то, и те, которые есть сейчас, - ещё
более откровенны, чем неолибералы, и открыто признают, что жизнь в
"обществе свободы" окончится для многих из нас на дне выгребной ямы
Удивительным образом
"анти-тоталитарные" идеи Хайека смыкаются в этом пункте с вполне
тоталитарными идеями нацистов. И это заставляет задуматься вот над каким
вопросом: а в действительности так ли уж они антитоталитарны?