ГОСУДАРСТВО И КАПИТАЛ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ

С конца 1920-х до начала 1960-х годов, государство в СССР стало почти единственным эксплуататором. Оно нанимало рабочую силу или использовало в производственных целях лагерных рабов, экспортировало сырье в страны Запада. Полученные прибыли управлявший страной партийно-хозяйственный аппарат вкладывал в индустриализацию - в развитие тяжелой и военной промышленности, а так же в собственное привилегированное потребление. Советский Союз превратился в единое гигантское  предприятие, включенное в мировой рынок.

При индустриальном производстве экономика превращается в сверхсложный механизм, где взаимодействуют десятки тысяч самых различных предприятий - от небольших до гигантских. Поэтому централизованное управление производством, возможное при примитивном разделении труда в аграрном обществе, становится уже невозможным или крайне затруднено. Рынок, как отмечает современный американский исследователь индустриализма Элвин Тоффлер, является неизбежной формой организации индустриального общества. Это происходит именно потому, что невозможно руководить столь сложным производственным процессом из единого центра.

Тем не менее, руководство СССР попыталось  управлять страной, как единой компанией. Поэтому оно сделало упор на строительство огромных предприятий с тысячами, десятками тысяч работников, или даже сотнями тысяч работников. Часто такие предприятия являлись монополистами - тем самым облегчалось централизованное  управление производством. Но данные меры принесли лишь временный эффект. 

Государственный капитализм при невозможности настоящего централизованного управления экономикой громадной страны оказался весьма неустойчивым. Неизбежно сохранялась автономия предприятий. А с ней - и тенденция директората вести себя так, как ведут себя полноправные собственники предприятий, управляющими которых они являлись. Советский государственный строй непрерывно порождал из себя частный капитализм. Тенденция к автономии предприятий разорвала бы государственную монополию на куски, не поддерживайся эта монополия методами беспощадного террора. Верховный управляющий фирмы “Сталин энд Компании” без устали рубил головы гидре частного интереса. Но они вырастали снова и снова.

При Сталине бочка государственной монополии была скреплена обручем террора. Однако частнокапиталистическое предпринимательство, подавляемое и пресекаемое, никуда не исчезло даже в героические годы сталинизма, и отчасти являлось даже официально признанным (артели, кустари и единоличники). Находясь под дамокловым мечом террора, оно деградировало до уровня ремесла.

О частнокапиталистических тенденциях при сталинизме пишет экономист Е. А. Осокина:  Легальный рынок был только видимой вершиной айсберга. Его подводную часть составлял необъятный черный рынок. Под вывесками государственных, общественных, кооперативных учреждений, под прикрытием патентов на индивидуальную трудовую деятельность, колхозной торговли, шефских отношений развивалось частное предпринимательство. Формы экономической мимикрии частного капитала, который маскировался под социалистическое производство и торговлю, были разнообразны+". Уже сам Сталин, заявив в 1952г. в работе “Экономические проблемы социализма в СССР” о совместимости товарно - денежных отношений с социализмом, признал невозможность подавить эти товарно - денежные отношения в СССР и – стал основоположником  теорий" советских рыночников. Ситуация начала меняться в новый период, начавшейся после смерти Сталина.

Теневая экономика существовала, впрочем и в сталинский период. Современный экономист Е. А. Осокина так описывает ее деятельность:  Организаторы подпольного бизнеса скупали сырье на государственных фабриках и заводах, нанимали рабочих - надомников, затем реализовывали товары на рынке, через ларьки государственной торговли, комиссионки и пр. + Миллионерами подпольного бизнеса становились в первую очередь работники государственной торговли - директора и заведующие складов, магазинов, баз, продавцы. Они ничего не производили, но имели доступ к товарному фонду страны, что открывало широкие возможности для спекуляции.".

Лишь только жесткая централизация товарообмена в 1950-1960-е годы начала смягчаться, как тенденция к превращению единой государственной монополии в обыкновенный капитализм пошла по-нарастающей. Остающаяся  в распоряжении предприятий (т.е. их руководства) прибыль выросла с 27% в 1966г. до 38% в 1970г. и 44% в 1977г. Директора становились во все большей мере полновластными и независимыми от центра управляющими предприятий. Полностью самостоятельными они стать пока не могли. Но речь идет о тенденции к децентрализации власти и собственности господствующего класса. Ситуацию следующим образом охарактеризовал бывший украинский президент Кучма (в 80-е годы он был директором крупнейшего днепропетровского военного завода  Южмаш"):  К 1980-м годам советская экономика пришла закрытой, теневой и предельно - бюрократизированной - и тогда же значительная часть собственности, которая продолжала называться государственной, по сути, перестала быть таковой: многие из тех, кто сидел в партийных кабинетах и имел доступ к управлению и хозяйствованию, сделали все, чтобы стать владельцами - пусть не юридическими, но реальными, того, чем они распоряжались. Позднее советское государство уже не могло управлять всей своей собственностью".

Немецкий экономист Вилли Дикхут отмечает:  Чтобы предоставить  инициативам" директоров как можно больший простор,  инструкции о государственных промышленных предприятиях" от 1966г. дали заводам право продавать  излишние" машины, транспортное оборудование, сырье и так далее по своему усмотрению. Таким образом, они легко могут преобразовать средства производства, данные им государством, в деньги. В Горьком и Свердловском уже в течение нескольких лет существовали рынки средств производства, куда съезжались представители предприятий со всего Советского Союза, чтобы покупать и продавать государственную собственность. В этих условиях средства производства нередко попадают во владение частных лиц, использующих их для основания  подпольных заводов"".

Однако рынок средств производства в СССР был все еще ограничен. Частные лица" могли пока еще купить только станки и сырье, необходимые для организации  подпольных заводов", но не государственные заводы. Однако переход к купле и продаже последних был только вопросом времени. В самом деле, если можно покупать оборудование, из которого состоит завод, почему нельзя покупать сам завод? В. Дикхут отмечает:  + Подъем прибыли отдельных предприятий и увеличение самостоятельности управленцев широко открыли двери для расширения незаконного или полузаконного частного капитализма. Ибо граница между законным обогащением за счет официальной прибыли и добавочным обогащением за счет незаконных, тайно извлеченных прибылей проведена не слишком четко. Только немногие управленцы упустят возможность получить дополнительные богатства благодаря своему положению. И пока это не вызывает всеобщего недовольства, новая буржуазия предпочитает закрывать на это глаза. Решительные действия предпринимаются только когда растраты и коррупция достигают таких размеров, что новые господа, контролирующие государство, чувствуют себя серьезно обманутыми или когда энергично протестует общественность".

Теневая экономика не была отдельным от официальной экономики миром, но оборотной стороной официального мира. Чтобы иметь возможность заниматься незаконной экономической деятельностью, нужно было иметь доступ к средствам производства и сырью. Кроме того, были необходимы гарантии от наездов милиции. Поэтому деятелями теневой экономики могли быть либо руководители экономики официальной, либо люди, имеющие с этими руководителями и вообще с государственным аппаратом тесные и взаимовыгодные связи. Цеховик из незаконной частнокапиталистической экономики и чиновник из официальной экономики были подельниками - а нередко и вообще одним и тем же лицом. Производственные министерства и ведомства, будучи номинально органами государственного управления, на деле не имеют иных целей, как обеспечение благоприятных результатов хозрасчетной деятельности подведомственной отрасли. Это не государственные инстанции, а комитеты промышленников определенной сферы. Монополистические группировки и просто крупные хозяйственные структуры уже не могли и не хотели укрываться за изношенной партийно-государственной ширмой.