Рудольф Рокер
Фантом
национального единства
(Das nationale Einheitsphantom. Из: Der Syndikalist, Nr.24,1919)
Всеобщее возбуждение и искусственно
вызванные бури протеста, которые благодаря знаменитым «условиям мира»
союзников, происходят во всех частях Германии, снова поставили «национальный
вопрос» и проблему «национального единства» в центр общественной дискуссии. От
«всегерманца» (имеется ввиду Alldeutscher Verband, довольно шовинистская организация – прим. перев.) до
представителя современной социал-демократии по призванию, все едины в том, что
национальное единство является основанием всякого культурного развития, и что
расщепление народа должно вести, по закону природы, к закату и окончательной
гибели его культуры. И вот, призывают, ругают, жалуются, проклинают, впадают в
ярость или истерические подёргивания, смотря по политической программе, и всё
это потому, что знаменитый и овеянный слухами триумвират в Версале объявил
национальное разделение Германии и запрещает даже австрийцам разделить благодать
национального единства.
Было время, когда все школы
авторитарного социализма трактовали понятие интернациональности как полное
растворение народов в абстрактной идее человечества. В ярком разнообразии жизни
народов и языков видели только искусственно созданный барьер против стремлений
к братанию угнетённого человечества и мечтали о наискорейшем упразднении
всех этих отличий, введении общемирового языка, который должен был вытеснить
все существующие языки, и подобных вещах. Эти наивные убеждения, чьи представители
не имели ни малейшего представления о глубине проблемы, хотя и не совсем
исчезли сегодня, в целом были вынуждены уступить место другим убеждениям.
Современная социал-демократия, само собой, не имеет ничего общего с идеями
своих предшественников периода так называемого «коммунизма подмастерьев». Она
так же сдала позиции, которые занимала десятилетиями, и которую Маркс и Энгельс
выразили в Коммунистическом Манифесте, когда заявили, что современный
пролетариат не имеет отечества, и что у него, поэтому, нельзя отнять то, чего у
него нет. Мысль, что не национальные и политические, но классовые различия и
экономические противоречия являются важным фактором для рабочего класса,
находит сегодня в социал-демократической партии только немногих отдельных приверженцев.
Подавляющее большинство партии уже давно обнаружило у себя «национальное
сердце» и считает защиту отечества социалистической и пролетарской
обязанностью. На сколько серьёзно отношение к обязанности, показала нам роковая
политика вождей социал-демократического большинства за последние четыре с
половиной года с классической отчётливостью; это показывает нам сегодня снова
позиция социал-демократических государственных мужей, которые честно стараются
снова разжечь дух 1914 года, чтобы ответить Клеменсо и его соратникам ясным
«неприемлемо».
В принципе, эта позиция не удивляет;
она есть только неизбежный продукт веры современной социал-демократии в
государство. Кстати, она не социалистическая, но кто сегодня глуп настолько,
чтобы подозревать социал-демократических вождей в социалистических настроениях!
Современный социал-демократ давно
забыл зияющее различие между государством и обществом, если он вообще имел
ясное представление об этом элементарном противоречии. И так как он может
представить себе общество только в форме государства, то воспринимает народ
только в смирительной рубашке нации. Но между народом и нацией – то же
противоречие, как между обществом и государством. Общественная организация есть
естественное образование, которое развивается снизу вверх под влиянием
определённых необходимостей и чьё основание есть восприятие общих интересов.
Государственная организация – это искусственное образование, которое
втискивается в человека сверху вниз, и чьё действительное назначение – защита
интересов привелигированных меньшинств за счёт общественности.
Народ – это естественный результата
общественной организации, объединение (ein Sichzusammenfinden) людей, которое присутствует «внутри» посредством
родственности происхождения, общих форм и особенностей их культуры, общего
языка, обычаев, традиций и т.д. Эта общая черта живёт и действует в каждом
отдельном члене народного сообщества и образует важную часть его
индивидуального и коллективного существования. Оно (сообщество) не может быть
искусственно выведено, как и насильственно разрушено, если только не уничтожить
всех членов народа. Народ может быть подчинён чужой власти и его естественное
развитие искусственно осложнено, но никогда не удаётся задушить его
психологические и культурные особенности и предрасположенности. Напротив, как
раз под игом они выступают ещё явственнее и создают средство защиты для
общности народа. Опыт, приобретённый англичанами с ирландцами, австрийцами с
чехами и южными славянами, немцами с поляками и т.д. – классический пример непреклонной
«вязкости» совместной жизни народа. И мы часто видим, что если порабощённый
народ в культурном развитии стоит выше, чем его угнетатели, последние, так
сказать, впитываются более высокой культурой. Так воинственные орды монголов
завоевали Китай и заставили китайцев принять монгольского императора, но по
прошествии нескольких поколений монголы превратились в китайцев, так как их
примитивная культура не могла сопротивляться величию и свободе китайской
культуры. То же мы видели и в Италии, которая столетиями подвергалась
нападениям варварских орд. Но высокоразвитая культура Италии всегда побеждала
грубое насилие варваров, которые только помогли омолодить и оплодотворить
заново эту культуру. И это вполне естественно, ведь народ не даёт принудить
себя к чужим обрядам, привычкам и мировоззрениям, как не заставить отдельного
человека втиснуться в тесные рамки чужой индивидуальности. И если происходит
сближение и постепенное растворение одной народности в другой, то это
происходит добровольно и бессознательно посредством естественного
приспособления, но никогда путём грубого насилия.
Нация, с другой стороны – это всегда
искусственный продукт правительственной системы, как и национализм, в принципе,
не представляет собой ничего иного, как религию государства. Принадлежность к
нации определяется не внутренними естественными причинами, но чисто внешними
отношениями и причинами государственного резона. Горстка политиков и дипломатов
произвольно решает о национальном существовании и будущем группы людей, которая
просто должна подчиниться заповедям власти, не имея права сама решать. Так
легли, к примеру, жители французской Ривьеры как-то вечером спать как
итальянцы, а проснулись на утро как французы, потому, что конгресс дипломатов
на ночном заседании решил их судьбу. Хеголандцы были частью английской нации и
законоподдаными британского правительства, но когда оно продало их Германии,
радикально изменилась и их национальность. Ещё вчера их наивысшая заслуга
заключалась в бытии передовым укреплением английской нации, после передачи
острова их некогда наилучшее достоинство стало рассматриваться как самый чёрный
грех. Таких примеров – огромное количество, они характерны для всей истории
развития государства.
Как раз современное конституционное
государство развило понятие нации и сущность национализма до их новейших
последствий. Абсолютная монархия, которая представляет собой, так сказать,
фетишистский период в истории развития государства, где король был видимым
выражением всей системы, обращалась с широкими массами своих бесправных
подданных, как с большим, предназначенным к доению, стадом. По этой причине она
только в очень редких случаях призывала их на защиту страны, для которой она
содержала армию профессиональных солдат. Только современное государство,
которое, якобы, дало каждому своему гражданину право решать о правлении, введя
всеобщее выборное право, развило идею права до, собственно, расцвета.
Гражданин, которого загипнотизировали его новоприобретёнными политическими
правами, должен был так же перенять и обязанности, вырастающие из этих «прав».
Выборная урна стала жертвенным алтарём человеческой личности, выборный лист –
свидетельством добровольного духовного и физического рабства. Французское
якобинство сотворило первым абстрактное понятие государства и вместе с ним
абстрактное представление о нации. С тех пор идея национального единства стала
лозунгом демократических движений, который социал-демократия переняла от них,
как сомнительное наследство. Национальное единство стало синонимом культурного
наследия, символом народной жизни; каждое препятствие, учиняемое ему,
становилось антикультурным фактором. И это fable convenue, эта сказка, которую молча приняли за правду, потянула за
собой души, хотя история доказывает как раз противоположное: именно периоды
национальной раздробленности были величайшими культурными эпохами человечества,
в то время как периоды национального единства были эпохами культурного упадка и
распада. Древняя Греция, будучи национально и политически раздробленной, дала
нам, тем не менее, культуру, которая всё ещё считается примером. И когда,
позже, Александр Македонский мечом соорудил «греческое единство», источники
культурных сил и способностей иссякли, которые могли возникнуть только в
свободе.
Великий период свободных городов
средневековья, время Возрождения в Европе, было эпохой крайней национальной
раздробленности и, тем не менее, в то грандиозное время родилась культура, с
которой до сих пор ничто не сравнится. Внушительные памятники архитектуры,
оставленные нам временем – вечное свидетельство этой блестящей фантазии и
человеческого развития. Но позже, когда современное государство на руинах этой
культуры развернуло стяг национального единства, тогда растаяли последние
остатки культурного величия, как снег на солнце, и в Европе воцарилось грубое
варварство.
Бросим взгляд на нашу собственную
историю, и мы найдём только подтверждение того же самого проявления. Все
богатые завоевания духовного величия и культуры Германии датируются временем
нашей национальной раздробленности. Наша классическая литература от Клоппштока
до Гёте и Шиллера, пьянящее искусство нашей романтической школы, наша
классическая философия от Канта до Фейербаха, великая эпоха нашей классической
поэзии – всё это принадлежит тому времени. Единое национальное государство,
однако, отмечает упадок нашей культуры, пересыхание созидательных сил, триумф
милитаризма и бездушной бюрократии, которая загнала нас в ужаснейшую
катастрофу, о которой только может поведать наше история, как безвольное стадо.
И может ли быть иначе? Ведь единое
национальное государство – ни что иное, как воплощённый принцип власти
привилегированнных классов, победа униформизма и шаблона над богатым
разнообразием народного духа, триумф духовной дрессировки над естественным
воспитанием и созданием характера, вытеснение личностного чувства падальным
подчинением, одним словом – изнасилование свободы грубой государственной силой.
Это ясно распознал ещё Прудон, когда
он ответил Маззини, выдающемуся представителю идеи национального единства в Италии,
словами: «Каждый естественный характер в разнообразных ландшафтах страны
теряется при централизации, это и есть настоящее имя так называемого единства.
Большое централистское государство конфискует всю свободу провинций и общин в
пользу высшей власти – правительства. Что же это единство наций в
действительности? Растворение особенных и отличных друг от друга народов, в
которых обитают индивидуумы, в абстрактной нации, в которой никто не дышит и
никто не знаком с соседом. Так как у людей украдена возможность распоряжаться
собой, требуется, чтобы привести эту огромную машину в движение, чудовищная
бюрократия, легион чиновников. Чтобы защищать их изнутри и снаружи, требуется
постоянная армия, служащие, солдаты, наёмники, так выглядит будущее нации. Это
грандиозное единство требует славы, блеска, роскоши, импозантных чиновников,
послов, пенсий, церковных чинов. В таком едином государстве всё протягивает
руку, и кто оплачивает паразитов? Народ!
Кто говоит о единой нации, тот имеет
ввиду нацию, которая продана своему правительству. Единство – это ни что иное,
как форма буржуазной эксплуатации под защитой штыка. Так точно, политическое
единство в крупных государствах есть власть буржуазии. От того буржуа и желает
единого государства.»
Гениальный француз знал, чего
ожидать, но немецкий Михель (собирательный национальный образ, вроде русского
Ваньки – прим. пер.), кажется, всё ещё не знает.
Этими рассуждениями, само собой, ни
в коем случае не должны оправдываться бесстыдные условия мира союзников. Мы
требуем права свободного самоисключения для каждой общины, каждой провинции,
каждого народа и именно поэтому мы отвергаем сумасшедшую идею единого
национального государства. Знаменитый «союз народов» господина Уиллсона не был
для нас когда-либо чем-либо иным, как новым Святым Альянсом в капиталистическом
одеянии. Те же самые господа, которые сегодня громко сокрушаются о союзниках,
утеряли всякое право на протест, ибо они – плоть от плоти, кровь от крови, но
они среди проигравших, и это – горькая пилюля, которая им не нравится.
Перевод с немецкого - Ndejra.