ВСЕСТОРОННЕЕ ОБРАЗОВАНИЕ

 

Мы рассмотрим сегодня первым следующий вопрос: возможно ли полное освобождение рабочих масс, пока образование их будет ниже образования, получаемого буржуазией, или пока вообще будет существовать какой-нибудь класс, многочисленный или нет, пользующийся по своему рождению привилегией лучшего воспитания и более полного образования? Поставить этот вопрос — значит решить его.

Очевидно, что из двух лиц, одаренных от природы приблизительно одинаковыми умственными способ­ностями, то, которое больше знает, умственный кругозор которого более расширен благодаря приобретенным на­учным знаниям и которое, лучше поняв взаимную связь естественных и социальных фактов, или то, что называ­ют естественными и социальными законами, легче и шире постигнет характер среды, в которой живет, — это лицо будет чувствовать себя более свободным в этой среде, окажется на практике способнее и сильнее друго­го. Понятно, что тот, кто больше знает, будет господствовать над тем, кто знает меньше. И если бы существо­вало только различие в воспитании и образовании между классами, то этого одного различия было бы впол­не достаточно, чтобы в сравнительно короткий срок по­родить все другие, и человечество вернулось бы к современному состоянию, т. е. оно было бы вновь разделено на массу рабов и небольшую кучку господ, причем пер­вые, как и теперь, работали бы на последних.

Понятно, стало быть, почему социалисты-буржуа тре­буют для народа только побольше образования, немножко больше того, что народ получает ныне, и почему мы, демократы-социалисты, требуем для него, наоборот, полного всестороннего образования, насколько позволяет со­стояние умственного развития века, чтобы не могло существовать никакого класса, стоящего выше рабочих масс и могущего приобретать большие знания, и который именно потому, что у него будет больше знаний, сможет господствовать над рабочими и эксплуатиро­вать их.

Буржуазные социалисты желают сохранения классов, так как каждый класс, по их мнению, должен иметь свою функцию, один, напр., должен представлять науку, другой — ручной труд; мы же желаем окончательного и полного уничтожения классов, объединения об­щества, экономического и социального равенства всех людей на земле. Они желали бы, сохраняя классы, уменьшить, смягчить и сгладить несправедливость и неравенство — этот исторический фундамент современ­ного общества, — мы же хотим разрушить их. Отсюда ясно, что между буржуазными социалистами и нами немыслимы ни соглашение, ни примирение, ни даже союз.

Но, скажут нам, — и этот аргумент всего чаще выставляют против нас, и господа доктринеры всех цветов считают его неопровержимым, — невозможно, чтобы все человечество отдалось науке: оно умерло бы с голоду. Следовательно, необходимо, чтобы в то время как одни занимаются наукой, другие работали бы и произ­водили продукты, которые необходимы прежде всего им самим, а затем также и людям, посвятившим себя исключительно умственному труду, так как люди эти трудятся не для себя одних: их научные открытия не только обогащают человеческий ум, но и улучшают быт всего человечества благодаря применению их к промышленности и земледелию и вообще к политической и экономической жизни. Разве их художественные произведения не облагораживают жизнь всех людей?

Нисколько. И мы всего больше упрекаем науку и искусство именно в том, что они распространяют свои благодеяния и оказывают свое благотворное влияние толь­ко на очень незначительную часть общества, минуя огромное большинство, и, следовательно, в ущерб ему. Относительно прогресса в науке и искусствах можно сказать теперь то же, что уже не раз было замечено с боль­шим основанием относительно удивительного развития промышленности, торговли, кредита, одним словом, общественного богатства в наиболее цивилизованных странах современного мира. Это богатство совершенно исключительное и с каждым днем все более и более стремится к исключительности, сосредоточиваясь все в мень­шем и меньшем количестве рук и выбрасывая низшие слои среднего класса, так называемую мелкую буржуа­зию, в ряды пролетариата, так что развитие этого богат­ства находится в прямом отношении к возрастающей нищете рабочих масс. Отсюда следует, что пропасть, разделяющая счастливое и привилегированное меньшинство от миллионов работников, которые содержат это меньшинство трудом своих рук, постоянно расширяется, и чем счастливее становятся счастливцы, эксплуататоры народного труда, тем бедственнее делается положе­ние работников. Стоит только сравнить баснословную роскошь крупного аристократического, финансового, торгового и промышленного мира Англии с бедствен­ным положением рабочих той же страны; стоит прочитать недавно обнародованное наивное и вместе с тем ужасающее письмо одного умного и честного лондонского сребреника, Вальтера Дюгана, который добровольно отравился вместе с женою и шестью детьми, спасаясь от унижений, нищеты и от мучений голода, — и придется сознаться, что наша пресловутая цивилизация для народа не что иное, как источник рабства и нищеты.

То же можно сказать и о современном прогрессе в области науки и искусств. Прогресс этот огромный — это правда; но чем больше он возрастает, тем больше ста­новится причиною умственного, а следовательно, и ма­териального рабства, причиною нищеты и умственной отсталости народа, постоянно расширяя пропасть, отделяющую умственный уровень народа от умственного уровня привилегированных классов.

Ум народа с точки зрения природной способное, конечно, в настоящий момент менее притуплен, ме1' испорчен, искалечен и извращен необходимостью^ щищать несправедливые интересы, и, следователь! он, естественно, обладает большей мощью, чем бур< азный ум; но зато последний вооружен наукою, а . оружие ужасно. Очень часто случается, что оч» умный рабочий вынужден замолчать перед глупым у| ным, который побивает его не умом, которого у него к' а образованием, отсутствующим у рабочего. Он мог (. лучить это образование, потому что в то время как ^ глупого, учили и развивали в школе, труд рабочего о вал его, давал ему жилище, кормил его и снабжал вс необходимым для его образования, учителями и книга!

Мы прекрасно знаем, что и в буржуазном классе всякий обладает равными знаниями. Тут также сво рода иерархия, зависящая не от способности индивид большего или меньшего богатства того социального ел' к которому они принадлежат по рождению: так, нап! мер, образование, получаемое детьми мелкой бурж, зии, немногим превышая образование рабочих, по\1 ничтожно в сравнении с тем, которым общество ще„ наделяет среднюю и высшую буржуазию. И что же • видим? Мелкая буржуазия, которая, с одной сторонь ' данное время причисляется к среднему классу тол.» благодаря смешному тщеславию, а с другой стороны, , ставлена в зависимость от крупных капиталистов, на '' дится в большинстве случаев в еще более бедственно.' унизительном положении, чем пролетариат. Поэто говоря о привилегированных классах, мы никогда'" подразумеваем в числе их ту жалкую мелкую буржуаз:^ Будь у нее больше и смелости, она не преминула бы п. соединиться к нам, чтобы вместе бороться против кр-ной и средней буржуазии, которая давит ее теперь-меньше, чем пролетариат. Если экономическое раз ). тие общества будет продолжаться в том же направлеь ^ еще лет десять, что нам кажется, впрочем, невозможна, то большая часть средней буржуазии сначала очутится в теперешнем положении мелкой буржуазии, а потом, мало-помалу, поглотится пролетариатом, все благодаря той же фатальной концентрации собственности все в мень­шем и меньшем количестве рук, и, в конце концов, не­избежным результатом этого будет окончательное раз­деление социального мира на незначительное, но непо­мерно богатое, ученое и господствующее меньшинство и на огромное большинство несчастных, невежествен­ных и порабощенных пролетариев. Каждого добросо­вестного человека, всех, кому дороги человеческое до­стоинство и справедливость,т. е. свобода и равенство, поражает тот факт, что все изобретения человеческого разума, все великие приложения науки к промышлен­ности, торговле и вообще к социальной жизни, до сих пор служили только интересам привилегированных клас­сов и могуществу государств, вечных покровителей вся­кого политического и социального неравенства, и ни­когда не приносили пользы народным массам. Стоит только указать на машины, чтобы каждый рабочий и ис­кренний сторонник освобождения труда согласился с этим.

Какая сила поддерживает привилегированные классы еще и теперь, со всем их наглым довольством и неспра­ведливыми наслаждениями всеми благами жизни про­тив столь законного негодования народных масс? Сила, присущая им? Нет, их охраняет только государственная сила. В государстве, впрочем, дети их занимают ныне, как и всегда, высшие должности и даже средние и низ­шие, они не исполняют только обязанностей рабочих и солдат. А что составляет ныне главную силу государст­ва? Наука.

Да, наука. Наука, правительственная, администра­тивная и наука финансовая; наука, учащая стричь на­родное стадо, не вызывая слишком сильного протеста, и когда оно начинает протестовать, учащая подавлять эти протесты, заставлять терпеть и повиноваться; наука, учащая обманывать и разъединять народные массы, дер­жать их всегда в спасительном невежестве, чтобы они никогда не могли, соединившись и помогая друг другу, организовать из себя силу, способную сверг­нуть государство: наука военная прежде всего, с усовер­шенствованным оружием и всеми ужасными орудиями разрушения, «творящими чудеса»; наконец, наука изо­бретателей, создавшая пароходы, железные дороги и те­леграфы, которые, служа для военных целей, удесятеря­ют оборонительную и наступательную силу государств; телеграфы, которые, превращая каждое правительство в сторукое или тысячерукое чудовище, дают им возмож­ность быть вездесущими, всезнающими, всемогущи­ми — все это создает самую чудовищную политическую централизацию, какая только существовала в мире.

После этого можно ли отрицать, что до сих пор вся­кий прогресс, без исключения, в науке служил всегда средством для обогащения привилегированных классов и усиления государств в ущерб благосостоянию народ­ных масс, пролетариата? Но, возразят нам, разве рабо­чие не пользуются также благами прогресса? Разве в нашем обществе они не являются гораздо более циви­лизованными по сравнению с прошлыми веками?

На это мы ответим словами Лассаля, знаменитого не­мецкого социалиста. Для того, чтобы судить о прогрессе рабочих масс, с точки зрения их политического и эконо­мического освобождения, не нужно сравнивать их умст­венный уровень в настоящем веке с умственным уров­нем их в прошлые века. Надо посмотреть, прогрессировали ли они за данный период времени в такой же степени, как и привилегированные классы. Ибо, если они совер­шили такой же прогресс, как и эти последние, разница в умственном развитии между ними и привилегирован­ными будет такая же, как и прежде; если пролетариат совершит больший прогресс и быстрее, чем привилеги­рованные, разница эта необходимо уменьшится. Если же, наоборот, прогресс рабочего будет идти медленнее и, следовательно, будет совершен в меньшей степени, чем прогресс господствующих классов в тот же проме­жуток времени, разница эта увеличится: пропасть, разде­лявшая их, станет шире, привилегированный станет более могущественным, рабочий сделается зависимым, более рабом, чем раньше. Если мы выйдем с вами одновре­менно из двух разных пунктов и вы будете впереди меня на сто шагов и если при этом вы будете делать шестьде­сят шагов в минуту, в то время как я только тридцать, то через час расстояние, разделявшее нас, будет не сто ша­гов, а тысяча девятьсот.

Этот пример дает точную идею о взаимном прогрес­се, совершаемом буржуазией и пролетариатом. До сих пор буржуазия двигалась быстрее по пути цивилизации, чем пролетарии, но не потому, чтобы ее природные ум­ственные способности были выше умственных способ­ностей последних, — теперь мы с полным правом можем сказать обратное, — а потому, что экономичес­кая и политическая организация общества была такова, что одна только буржуазия могла получать образование, что наука существовала только для нее и что пролетари­ат осужден на вынужденное невежество, так что если он все-таки делает прогресс, — и этот прогресс не подле­жит сомнению, — так это не благодаря обществу, а во­преки ему.

Резюмируем все нами сказанное. При современной организации общества прогресс науки был причиной относительного невежества пролетариата, подобно тому как прогресс промышленности и торговли был причи­ной его относительной бедности. Умственный и мате­риальный прогресс, следовательно, одинаково способ­ствовал увеличению его рабства. Что отсюда следует? То, что мы должны отвергнуть эту буржуазную науку и бороться против нее, так же как мы должны бороться против буржуазного богатства и отвергнуть его. Бороть­ся и отвергнуть их в том смысле, что, разрушая общест­венный строй, при котором они являются собственнос­тью одного или нескольких классов, мы должны требо­вать как общего достояния для всех.

Мы доказали, что, пока существуют две или несколь­ко степеней образования для различных слоев общест­ва, до той поры необходимо будут существовать классы, т. е. экономические и политические привилегии для не­большого числа счастливцев, и рабство и нищета для большинства. Как члены Международного Общества Рабочих мы хотим равенства, а потому должны также желать всестороннего и равного образования для всех.

Но, спросят, если все будут образованны, кто же за­хочет работать? Наш ответ прост: все должны работать и все должны быть образованны. На это очень часто воз­ражают, что подобное смешение умственного и механи­ческого труда может произойти только в ущерб тому и другому: работники физического труда будут плохими учеными, а ученые всегда останутся очень плохими ра­бочими. Да, в современном обществе, где ручной и ум­ственный труд одинаково искажены тем совершенно искусственным разобщением, которому оба подвергну­ты. Но мы убеждены, что обе эти силы, мускульная и нервная, должны быть одинаково развиты в каждом жи­вом и цельном человеке и не только не могут вредить друг другу, а напротив, каждая должна поддерживать, расши­рять и укреплять другую: знание ученого будет плодотвор­нее, полезнее и шире, если ученый будет знаком и с руч­ным трудом, труд образованного рабочего будет осмыс­леннее и, следовательно, более производителен, чем труд невежественного рабочего.

Из этого следует, что в интересе как самого труда, так и науки не должно существовать ни рабочих, ни уче­ных, а должны быть только люди.

Люди, которые теперь в силу своего умственного пре­восходства занимаются исключительно наукою, кото­рые, однажды попав в эту область, подчиняются влия­нию условий своего буржуазного положения и обраща­ют все свои открытия исключительно на пользу своего привилегированного класса, — эти люди, сделавшись действительно солидарными со всеми людьми, соли­дарными не в воображении только и не на словах, а на деле, через труд, обратят также неизбежно открытия и приложения науки на пользу всех, и прежде всего на об­легчение и облагорожение труда, этой единственно за­конной и реальной основы человеческого общества. Возможно и даже очень вероятно, что в переходный пери­од, более или менее продолжительный, который насту­пит, естественно, после великого социального кризиса, наиболее высоко стоящие науки упадут значительно ни­же их настоящего уровня. Несомненно также и то, что роскошь и все, составляющее утонченность жизни, долж­ны будут исчезнуть надолго из общества и вернутся уже не как исключительная привилегия, а как общее досто­яние, возвышающее жизнь всех людей, только тогда, когда общество доставит все необходимое всем своим членам.

Считать ли, впрочем, несчастием или даже неудоб­ством это временное затмение высшей науки? То, что наука потеряет в движении ввысь, она выиграет в широ­те распространения. Будет, конечно, меньше ученых, но будете меньше и невежд. Взамен нескольких перво­классных умов миллионы людей, теперь униженных и раздавленных, получат возможность жить по-челове­чески. Не будет полубогов, но не будет и рабов. Полубо­ги и рабы станут людьми; первые немного спустятся с своей исключительной высоты, вторые значительно под­нимутся. Не будет, следовательно, места ни для обогот­ворения, ни для презрения. Все подадут друг другу руки и, соединившись, с новой энергией пойдут к новым за­воеваниям как в науке, так и в жизни.

Поэтому, не страшась этого, впрочем, совершенно временного, затмения науки, мы призываем его, наобо­рот, всей душой, ибо следствием его будет очеловечение как ученых, так и работников ручного труда, примире­ние науки с жизнью. И мы уверены, что как только это осуществится, прогресс человечества как в науке, так и в жизни быстро превзойдет все, что мы до сих пор виде­ли, и все, что мы теперь можем вообразить.

Но здесь является другой вопрос: способны ли все лич­ности возвыситься до одинаковой степени образования? Во-образим себе общество, устроенное на началах полного равенства, где дети с самого рождения находятся в оди­наковых условиях, как политических, так и экономи­ческих, и социальных, т. е. пользуются совершенно одинаковой обстановкой, воспитанием и образованием. Между миллионами этих маленьких существ будут бес­конечные различия в энергии, в естественных склон­ностях и способностях.

Вот самый сильный аргумент наших противников, чистых буржуа и буржуазных социалистов. Они считают его неопровержимым. Постараемся доказать им про­тивное.

Во-первых, по какому праву они ссылаются на прин­цип индивидуальных способностей? Возможно ли в современном обществе развитие этих способностей? Воз­можно ли оно в каком бы то ни было обществе, эконо­мическим основанием которого будет служить наслед­ственное право? Ясно, что нет, ибо раз будет существо­вать наследственное право, будущая карьера ребенка не может быть результатом его личных способностей и энер­гии, а прежде всего зависит от степени богатства или нищеты его семьи. Богатый, но глупый наследник полу­чит высшее образование, а самые умные дети рабочего все же останутся невежественными, как это происходит теперь. Какое, стало быть, лицемерие, какой бесстыд­ный обман говорить об индивидуальных правах, осно­ванных на индивидуальных способностях, не только в современном обществе, но даже в будущем, реформи­рованном обществе, но основанием которого останутся индивидуальная собственность и наследственное право.

Столько теперь толкуют о личной свободе, а между тем в современной жизни господствует не человеческая личность, не личность сама по себе, а личность, приви­легированная по своему социальному положению, сле­довательно, господствует привилегированное положе­ние, класс. Пусть попробует какой-нибудь умный чело­век из рядов буржуазии восстать против экономических привилегий этого почтенного класса, и добрые буржуа, толкующие о личной свободе, покажут, как уважают они свободу личности! Толкуют о личных способностях, как будто мы не видим ежедневно, что самые выдающиеся по своим способностям личности из рабочего и буржуаз­ного мира вынуждены уступать первенство и даже склонять голову перед тупоумием наследников золотого тель­ца? Только при совершенном равенстве могут получить полное развитие действительно индивидуальные спо­собности и индивидуальная, непривилегированная, а человеческая свобода. Когда будет существовать равен­ство в точке отправления для всех людей — земле, тогда только, — сохраняя, однако, высшие права солидарнос­ти, которая есть и всегда будет самым великим произво­дителем в социальной жизни: человеческого ума и мате­риальных благ, — тогда только можно будет сказать с большим правом, чем теперь, что всякий человек есть то, чем он сам себя сделал. Отсюда следует, что для то­го, чтобы личные способности процветали и могли да­вать беспрепятственно все свои плоды, нужно прежде всего уничтожить все личные привилегии, как полити­ческие, так и экономические, т. е. нужно уничтожение классов. Нужно уничтожение индивидуальной собст­венности и наследственного права, нужно торжество экономического, политического и социального равен­ства.

Но когда равенство восторжествует и утвердится, не будет больше никакого различия в способностях и в сте­пени энергии людей? Будет различие, не в такой степе­ни, быть может, как существует теперь, но, несомненно, будет различие. Истина, перешедшая в пословицу и ко­торая, вероятно, никогда не перестанет быть истиной, гласит, что нет двух листьев на одном и том же дереве, которые бы совершенно походили один на другой. Тем более это верно по отношению к людям, которые явля­ются гораздо более сложными существами, чем листья. Но это различие не только не составляет зла, а напро­тив, по верному замечанию Фейербаха, составляет бо­гатство человечества. Благодаря этому различию чело­вечество есть коллективная единица, в которой каждый член дополняет всех других и сам нуждается во всех; так что это бесконечное различие человеческих личностей является самой причиной, главным основанием их со­лидарности, составляет сильный аргумент в пользу ра­венства.

В сущности, даже и в современном обществе, если исключить две категории людей: гениев и идиотов, и если оставить в стороне различия, искусственно создан­ные под влиянием тысячи социальных причин, как то: воспитание, образование, политическое и экономичес­кое положение, которые все различаются не только в каждом слое общества, но почти в каждом семействе, то и теперь необходимо будет признать, что относительно умственных способностей и нравственной энергии ог­ромное большинство людей очень похоже друг на друга или по крайней мере стоят друг друга; слабость каждого в одном каком-нибудь отношении почти всегда уравно­вешивается силой в другом отношении, так что невоз­можно сказать о человеке, взятом в массе, что он гораз­до выше или ниже другого. Огромное большинство лю­дей не одинаковы, но, так сказать, эквивалентны друг другу, а следовательно, и равны. Аргументация наших противников, следовательно, может опираться только на гениев и идиотов.

Известно, что идиотизм есть физиологическая и со­циальная болезнь. Ее нужно, следовательно, лечить не в школах, а в больницах, и должно надеяться, что с введе­нием социальной гигиены, более рациональной, и в осо­бенности более заботящейся о физическом и нравствен­ном здоровье людей, и с устройством нового общества на началах общего равенства уничтожится совершенно эта болезнь, столь унизительная для человеческого ро­да. Что же касается до гениев, то нужно заметить прежде всего, что, к счастию или к несчастию, они всегда появ­лялись в истории только как очень редкие исключения из всех известных правил, а исключения не организо­вывают. Будем, однако, надеяться, что будущее общество найдет в действительно практической и народной орга­низации своей коллективной силы средство сделать этих великих гениев менее необходимыми, менее подавляю­щими и более действительно благодетельными для всех. Не следует забывать глубокомысленного изречения Воль­тера: «Есть некто, у кого больше ума, чем у самых вели­ких гениев, это — все». Следовательно, для того чтобы не берет науку или поприще, не совсем соответствующее его способностям.

Но так как мы искренние, а не лицемерные поклон­ники личной свободы и во имя этой свободы ненавидим от всего сердца принцип власти и всевозможные прояв­ления этого божественного противочеловеческого прин­ципа; так как мы ненавидим и осуждаем всей силой нашей любви к свободе власть родительскую и учитель­скую, находя их одинаково безнравственными и пагуб­ными; так как повседневный опыт доказывает нам, что отец семейства и школьный учитель, несмотря на свою обязательную, вошедшую в пословицу мудрость, и даже в силу ее, ошибаются относительно способностей своих детей еще легче, нежели сами дети; и так как в силу об­щего человеческого закона, закона неопровержимого, рокового, всякий человек, имеющий власть, злоупот­ребляет ею, школьные учителя и отцы семейств, устраи­вая произвольно будущность детей, обращают гораздо больше внимания на свои собственные вкусы, чем на естественные склонности детей; и, наконец, так как ошибки, совершенные деспотизмом, гораздо гибельнее и труднее поправимы, чем ошибки, совершенные сво­бодой действия, то мы поддерживаем против всех опе­кунов мира, официальных и официозных, полную и безусловную свободу для детей самим выбирать и опре­делять свое поприще. Если они ошибутся, сама эта ошиб­ка послужит им действительным уроком для будущего; а общее образование, которое все они будут иметь, по­может им без большого труда вернуться на истинный путь, указанный им их собственной природой.

Дети, как и взрослые люди, становятся умнее только благодаря своему собственному опыту и иногда благо­даря опыту других.

При всестороннем образовании рядом с преподава­нием научным или теоретическим необходимо должно быть образование прикладное или практическое. Только таким образом образуется цельный человек: работник понимающий и знающий.

Преподавание практическое параллельно с научным образованием будет делиться, так же как и научное, на

 

(пропущена часть текста)

 

две части: общую, дающую детям общую идею и первые практические сведения относительно всех индустрии без исключения и идею их совокупности, составляю­щей материальную сторону цивилизации, общую сумму человеческого труда, и специальную часть, разделен­ную также на группы индустрии, более тесно связанных между собой.

Общее образование должно подготовлять юношей к свободному выбору специальной группы индустрии и среди этих последних той отрасли, к которой они чувст­вуют себя наиболее склонными. Достигнув этого второ­го периода индустриального образования, юноши будут под руководством профессоров производить первые опы­ты серьезной работы.

Рядом с научным и прикладным образованием не­обходимо должно будет существовать образование прак­тическое или, скорее, ряд последовательных опытов нравственности, не божественной, а человеческой. Бо­жественная нравственность основана на двух безнрав­ственных принципах: на уважении власти и презрении к человечеству. Человеческая же нравственность осно­вана, напротив, на презрении власти и уважении к сво­боде и человечеству. Божественная нравственность счи­тает работу унижением и наказанием; человеческая же нравственность видит в ней высшее условие счастья и достоинства людей. Божественная нравственность, в силу необходимой последовательности, приводит к полити­ке, которая признает только права людей, могущих, по причине своего привилегированного экономического положения, жить без труда. Человеческая нравствен­ность, напротив, признает права только тех, которые ра­ботают. Она признает, что только одной работой чело­век становится человеком.

Воспитание детей, беря за исходную точку власть, должно последовательно дойти до совершенно полной свободы. Мы понимаем под свободой, с положительной точки зрения, полное развитие всех способностей, ко­торые находятся в человеке, с отрицательной же точки зрения, независимость воли каждого от воли других.

Человек никогда не может быть совершенно свободен по отношению к естественным и социальным зако­нам. Законы, которые делят таким образом на две груп­пы для большего удобства науки, в действительности принадлежат к одной и той же категории, так как они все суть законы естественные, законы неизбежные, со­ставляющие основу и условия всякого существования, так что ни одно живое существо не может восстать про­тив них, не уничтожив тем самым себя.

Но нужно глубоко различать эти естественные зако­ны от законов авторитарных, произвольных, полити­ческих, религиозных, уголовных и гражданских, кото­рые на протяжении истории созданы были привилеги­рованными классами в интересах эксплуатации труда рабочих масс, с единственной целью подавления их сво­боды, и которые под предлогом мнимой нравственнос­ти были всегда источником самой полнейшей безнрав­ственности. Итак, невольное и неизбежное подчинение всем законам, которые, независимо от воли людей, со­ставляют самую жизнь природы и общества; но насколь­ко возможна полная независимость каждого по отно­шению всех честолюбивых претензий и всякой воли, как индивидуальной, так и коллективной, которая воз­намерилась бы не воздействовать своим естественным влиянием, а навязать свой закон, свой деспотизм. Что же касается естественного влияния, которое люди ока­зывают друг на друга, то оно тоже составляет одно из тех условий социальной жизни, против которых восстание так же бесполезно, как и невозможно. Это влияние есть основа физической материальной, умственной и нрав­ственной солидарности людей. Человеческая личность, продукт солидарности, т. е. общества, подчиняясь его естественным законам, может, конечно, до некоторой степени противодействовать ему под влиянием чувств, навеянных извне и особенно посторонним обществом, но она не может выйти из него, не сделавшись немед­ленно членом другой солидарной среды и не подпав там новым влияниям. Ибо для человека жизнь без всякого общества, вне всякого человеческого влияния, полное отчуждение равняются нравственной и физической смер­ти. Солидарность есть не продукт, а мать индивидуальности, и человеческая личность может родиться и раз­виваться только среди человеческого общества.

Сумма преобладающих социальных влияний, выра­женная солидарным или общим сознанием более или менее обширной группы людей, называется обществен­ным мнением. А кто не знает всесильного влияния об­щественного мнения на всех людей? Действие самых драконовских ограничительных законов ничто в срав­нении с ним.

Следовательно, общественное мнение есть самый главный воспитатель человека, а отсюда вытекает, что для нравственного улучшения личности нужно прежде всего сделать человечным его мнение или его общест­венную совесть.

(Е§а11(е, 14 августа, 1869 г.)

 

IV

Мы сказали, что для улучшения человеческой нрав­ственности нужно улучшить в нравственном отноше­нии само общество.

Социализм, основанный на точных науках, совер­шенно отвергает учение «свободной воли»; он призна­ет, что все так называемые пороки и добродетели людей суть лишь продукт комбинированного действия приро­ды и общества. Природа силою этнографических, фи­зиологических и патологических влияний производит способности и склонности, которые называются есте­ственными, а общественная организация развивает их, или останавливает, или же искажает их развитие. Все лю­ди, без исключения, в каждый момент своей жизни бы­вают только тем, чем сделала их природа и общество.

Только эта естественная и социальная необходимость делает возможной статистику как науку, которая не до­вольствуется занесением фактов в списки и перечнем их, но старается, кроме того, объяснить связь и соотно­шение их с организацией общества. Уголовная статис­тика, например, констатирует факт, что в одной и той же стране, в одном и том же городе в период 10, 20, 30 и даже иногда больше лет, если в это время не было ника­ких политических и социальных переворотов, могущих изменять организацию общества, одно и то же преступ­ление или проступок повторяется ежегодно почти оди­наковое число раз; и, что еще более замечательно, даже способы совершения известных преступлений повторя­ются из года в год одинаковое число раз: напр., число отравлений, убийств ножом или огнестрельным оружи­ем, так же как и число самоубийств тем или другим спо­собом всегда почти одинаково. Это заставило Кеттле про­изнести следующие достопамятные слова: «Общество подготовляет преступления, а личности только выпол­няют их».

Это периодическое повторение одних и тех же соци­альных фактов было бы невозможно, если бы умствен­ные и нравственные наклонности людей, равно как и по­ступки их, зависели от их свободной воли. Слова «сво­бодная воля» или не имеют смысла, или же выражают, что личность принимает известное решение совершен­но произвольно, помимо всякого внешнего влияния, естественного или социального. Но если бы это было так, если бы люди зависели только от самих себя, в мире господствовала бы самая большая анархия; всякая со­лидарность между людьми была бы невозможна. Мил­лионы противоречивых и независимых друг от друга свободных воль необходимо стремились бы уничтожить друг друга и, конечно, достигли бы этого, если бы над ними, выше их, не было деспотической воли небесного провидения, которая «направляет их, пока они суетят­ся», и, уничтожая их всех одновременно, водворяет сре­ди человеческой неурядицы божественный порядок.

Поэтому мы видим, что все сторонники учения сво­бодной воли принуждены логикою вещей признать дей­ствие божественного Промысла. Это — основание всех богословских и метафизических учений, великолепная система, долгое время тешившая человеческую совесть, и должно сознаться, с точки зрения отвлеченного мыш­ления или религиозно-поэтической фантазии она должна казаться полной гармонии и величия. Но, к несчастью, историческая действительность, соответствующая этой системе, была всегда ужасной, и сама система не выдер­живает научной критики. Действительно, мы знаем, что, пока на земле царствовало божественное право, ог­ромное большинство людей подвергалось грубой, не­милосердной эксплуатации, тирании, гнету и униже­нию; мы знаем, что и до сих пор именем религиозного или метафизического божества стараются удержать на­родные массы в рабстве. Да иначе и быть не может, по­тому что если божественная воля управляет всем ми­ром, как природой, так и человеческим обществом, то для человеческой свободы нет места. Человеческая во­ля неизбежно бессильна перед волей божьей. Таким об­разом, желание защитить метафизическую, отвлечен­ную или воображаемую свободу людей, свободную волю приводит к отрицанию действительной свободы. Перед божеским всемогуществом и вездесущием человек яв­ляется рабом. Так как свобода человека в общем унич­тожается божественным провидением, то остается только привилегия, т. е. особые права, ниспосланные божест­венной благодатью известным лицам, известной иерар­хии, династии, классу.

Точно так же божественное провидение делает не­возможной и всякую науку, что означает, что оно просто отрицает человеческий разум; другими словами, чтобы признать его, должно отказаться от своего здравого смыс­ла. Раз мир управляется божественной волей, нечего уже искать естественной связи между явлениями и ос­тается смотреть на них как на ряд проявлений высшей воли, предначертания которой, по словам Св. Писания, должны всегда оставаться непроницаемы для людей, что­бы не потерять своего божественного характера. Боже­ственный промысл не только отрицает человеческую логику, но и логику вообще, ибо всякая логика подразу­мевает естественную необходимость, а такая необходи­мость была бы противна божественной свободе; с точки зрения человеческой это торжество бессмыслия. Кто хо­чет верить, должен, следовательно, отказаться и от сво­боды, и от науки, должен позволить эксплуатировать, тиранить себя любимцам милосердного бога, повторяя слова св. Тертуллиана: «верую, потому что это нелепо» — и дополняя их изречением столь же логичным, как и

369

первые: «и хочу беззакония». Мы же, добровольно отре­кающиеся от блаженства будущего света и желающие только полного торжества человечества на земле, мы смиренно сознаемся, что божественная логика непо­стижима для нас и что мы довольствуемся логикой че­ловеческой, основанной на опыте и на знании взаим­ной связи явлений, как естественных, так и социаль­ных. Наука, т. е. сумма опытов, много раз повторенных, приведенных в порядок и обдуманных, доказывает нам, что «свободная воля» — невозможная фикция, против­ная самой природе вещей; что так называемая воля есть лишь проявление известной нервной деятельности, как наша физическая сила есть результат действия наших мышц, что, следовательно, и то и другое одинаково про­дукты естественной и социальной жизни, т. е. тех физи­ческих и общественных условий, среди которых каж­дый человек родится и развивается; таким образом, по­вторяем, каждый человек в каждую минуту своей жизни есть результат комбинированного действия природы и общества; откуда ясно вытекает истина положения, вы­сказанного нами в предыдущей статье: что для улучше­ния человеческой нравственности нужно улучшить об­щественную среду. Улучшить эту среду можно только одним способом — водворяя в ней справедливость, т. е. полную свободу' каждого среди полного равенства всех. Неравенство в социальном положении и правах и неиз­бежно вытекающее из него отсутствие свободы для всех — вот та великая коллективная несправедливость, от ко­торой происходят все индивидуальные несправедливос­ти. Уничтожьте первую, и все другие исчезнут сами со­бою. Видя, как мало люди привилегированные стремятся к нравственному улучшению или, что то же, к уравне­нию своих прав с прочими, мы боимся, что торжество истины может водвориться только посредством соци­альной революции.

Мы уже сказали, что под свободой мы понимаем, с одной стороны, по возможности полное развитие всех естественных способностей каждого человека, а с другой — его независимость не по отношению законов естественных и социальных, а по отношению всех законов, налагаемых человеческой волей — коллективной или индивидуаль­ной, все равно.

Чтобы люди были нравственными, т. е. совершен­ными людьми, людьми в полном смысле слова, необхо­димы три вещи: рождение в гигиенических условиях, рациональное и всестороннее образование, сопровож­даемое воспитанием, основанным на уважении к труду, разуму, равенству и свободе, и общественная среда, в которой каждая человеческая личность, пользуясь пол­ной свободой, была бы как по праву, так и в действи­тельности равна всем другим. Существует ли подобная среда? Нет. Следовательно, нужно создать ее. Если бы в существующем обществе и удалось основать школы, ко­торые давали бы своим ученикам образование и воспи­тание, настолько совершенное, насколько мы только можем себе представить, они все-таки не могли бы со­здать людей справедливых, свободных и нравственных, ибо по выходе из школы человек попадал бы в общество, управляемое совершенно другими принципами; а так как общество всегда сильнее отдельных личностей, то скоро оно подчинило бы их своему влиянию, другими словами, развратило бы их. Впрочем, основание подоб­ных школ совершенно невозможно в современном об­ществе, так как общественная жизнь обнимает все, под­чиняет своим условиям и школу, и семейную жизнь, и отдельную личность.

Учителя, профессора, родители — все члены этого общества, все более или менее развращены им. Как же могут они дать ученикам то, чего нет в них самих? Нрав­ственность проповедуется хорошо только примером, а так как социалистическая нравственность совершенно противоположна современной морали, то учителя, на­ходясь более или менее под властью этой последней, до­казывали бы ученикам своим примером совершенно про­тивное тому, что проповедовали в школах. Следовательно, социалистическое воспитание невозможно в школах, как невозможно и в современной семье.

Но и интегральное, то есть всестороннее, образова­ние совершенно невозможно при современном порядке вещей. Буржуа не имеют никакого желания, чтобы де­ти их делались работниками, а работники лишены всех средств дать своим детям научное образование.

Бесподобна наивность и простота буржуазных социалистов, которые все твердят: «Дадим народу прежде об­разование, а потом освободим его». Мы говорим наобо­рот: «Пусть он прежде освободится, а потом он сам на­чнет учиться». Кто будет учить народ? Уж не вы ли? Но вы не учите его, вы его отравляете, стараясь внушить ему все религиозные, исторические, политические, юриди­ческие и экономические предрассудки, защищающие вас против него и в то же время мертвящие его ум, рас­слабляющие его законную злобу и волю. Вы убиваете его ежедневной работой и нищетой и говорите ему: «учись!» Желали бы мы видеть, как вы с вашими детьми стали бы учиться после 13, 14, 16 часов оскотинивающего труда, при нищете, при неуверенности в завтрашнем дне.

Нет, господа, несмотря на все наше уважение к ве­ликому вопросу всестороннего образования, мы ут­верждаем, что не в нем теперь главный интерес для на­рода. Первый вопрос для народа — его экономическое освобождение, которое необходимо и непосредственно влечет за собой его политическое, а вслед за тем и умст­венное, и нравственное освобождение.

Поэтому мы целиком принимаем следующее поста­новление Брюссельского конгресса 1887 года:

«Признавая, что в настоящее время организация ра­ционального образования невозможна, конгресс при­глашает отдельные секции открыть публичные курсы по программе научного, профессионального и производ­ственного образования, т. е. всестороннего, чтобы по­полнить по возможности недостаточность образования рабочих. Само собой разумеется, что уменьшение часов работы должно считать предварительным, необходимым условием этого!»

Да, конечно, рабочие должны сделать все возмож­ное, чтобы получить то образование, какого они могут до­стигнуть при тех материальных условиях, в которых они находятся. Но не увлекаясь сладкими песенками буржуа и буржуазных социалистов, они должны прежде всего сосредоточить свои силы на великом вопросе своего экономического освобождения, которое должно быть источником всякого рода освобождения.

 

(Е^аШе, 21 августа 1869 г.)